Неподъёмнейшая из нош, смиреннейшая из ниш.

Она могла бы уйти в зиму.

В злую и жгучую пелену, чтобы перерезать глотки врагам, пока они спят в забытье. Там сумрачно и нечем дышать, там борьба идет за каждый шаг, там не прилив и не отлив – долгий штиль, черная густая кровь.

В зиме не рвутся во весь опор, иначе израсходуешь теплое и будешь кашлять кусками, нужно ступать мягко и действовать быстро. Она отмолит потом каждую исстрадавшуюся из душ, тела которых травили воду и отнимали родные слова и веру. Пение будет звучать через снегопад.

А потом она бы непременно вернулась. Были бы пляски, солнечные блины и горячий чай.

Она могла бы уйти в лето.

Надеть светло-соломенное платье и подать руку кареглазому воину с кожаным шнурком на шее. Или вне времени молодому волшебнику с мудрой улыбкой. А может и барду, который поет, как хочет и на кого не оглядывается. Что она б ни решила - выбор бы был правильным и счастливым.

И они засеяли бы поля спелым золотом. Небо бы было бесконечным, и только крылья птиц нарезали бы его на отборные ломти. Она бы сушила травы, варила варенье и радовалась пробуждениям, а в теплую июльскую ночь родила бы девочку. Любовь, шорох юбок и размеренность босых шагов наполняли бы дом.

Она могла бы уйти в осень.

Встать, чтобы никто не услышал, и уйти с расплетенными косами, в сорочке и платке – туда, где у берегов рек вызрела ежевика, а леса отливают синей дымкой на рассвете. Оставила бы вышитые рушники и пояса с заколотыми оберегами, повседневные заботы и надежды, которые приносили улыбку. Влажная земля оставалась бы на ступнях, а червонные листья скрывали ее следы.

С собой несла в дорогу только думы свои беспросветные и самое непонятое отчаяние. И лиловый поток утра забрал бы ее с собой – звучать бесконечной мелодией без слов и принуждений.

Но она уходит в весну. И это самый непредвиденный шаг.