Ты знаешь, чем дальше идешь, тем страшнее становится. И шажки все короче, и сердце стучит все явственней, и виски давит от погоды и случайностей. Это в 20 тебе хватает запала, ты «лихо рубишь пирамидку и лозу», все еще веришь, что людей можно формовать по своему вкусу и любишь до утра. И даже потом, когда раскладываешь по полкам скелеты из когда-то живых людей, то продолжаешь думать, что однажды придет такой человек, за которым не придется закрывать дверь.

Это раньше я любила говорить и улыбаться. Затем ругала себя и училась ждать, хотя это было так непонятно и неестественно. Когда-то я училась ждать, а теперь это происходит по умолчанию, потому что нет движения сосредоточенней, чем ожидание – изо дня в день. Но каждое сдержанное «хорошо» делает твое сердце прохладней еще на полградуса.

И чем дальше, тем страх все больше и всеохватней. Боишься за завтрашний день, за то, что мама когда-нибудь перестанет дышать, за выбор твоих детей. За то, что твое тело уже не такое ловкое, как раньше. За то, что радости выключаются.

И вот так на пару минут - опять, по старой памяти подумаешь, что все не так и все не с тобой, что ты тут отвлекся, а твоя жизнь смазано вылетела из своей колеи, и все пошло странно, а в последние полгода – вообще колом и наперекос. И ужасно хочется проснуться, но для этого надо хотя бы заснуть, закрыть глаза, но у тебя паника и ты прокручиваешь спираль за спиралью – дальше, туже, пристрастней.

И ты накидываешь капюшон и выходишь туда, где ветер и выключен дневной свет. И едешь, едешь через эти ночные трассы с выхватывающими вспышками и полосами, и матовость щек и глаза твои отражаются в зеркалах и стеклах, и там будет холодный и влажный восход, прозрачность которого перейдет в белизну утра. Там, где тебя по-настоящему ждут и помнят, и очень любят.

Но мечты не всегда сбываются. Да почти никогда.